Прохиндей Веронский
Диагноз: стойкая сцено и игрофобия.
Цель: побороть.
Вопрос: Как много времени это займет?
Человек всю жизнь играл и считал, что играть умеет. Без преувеличений хорошо понимал, что может, а что нет.
Только нельзя пускать в свою душу кого не следует.
Один лишь случай, одно лишь катастрофическое, абсолютное непонимание.
"Чего ты так сидишь?! - кричал: - Я тебя разозлить пытаюсь, а ты сидишь тут зажавшись!!!"
Бывают такие люди, которые не злятся, на которых нельзя кричать, - потом не вытащишь из скорлупы. И слова: "Ты должна понять, это не твое, ты не можешь играть. Занимайся организаторством. Вот это твое. Улаживать что-то, решать. А в это не лезь. В этом ты ничто. Ты же понимаешь, что я тебя не пытаюсь обидеть?" Тихое: "Да.."
Слова, крик и добрые намерения въедаются в память. Возвращаются вновь и вновь при каждой мысли об игре. Только оказывается, что не всегда через это все можно перешагнуть, и сцена закрыта, ролевки играются через силу и зачастую гораздо хуже, чем игрались раньше. Одно и то же.
И больше нет театра, больше нет игры как самоцели. Наказание, через силу.
Поэтому начинают отменяться несомненные до этого цели и мечты. На них теперь крест.
И даже само слово театр, и все с ним связанное, вызывает не благоговейную дрожь.
Вот такая вот история болезни.
Цель: побороть.
Вопрос: Как много времени это займет?
Человек всю жизнь играл и считал, что играть умеет. Без преувеличений хорошо понимал, что может, а что нет.
Только нельзя пускать в свою душу кого не следует.
Один лишь случай, одно лишь катастрофическое, абсолютное непонимание.
"Чего ты так сидишь?! - кричал: - Я тебя разозлить пытаюсь, а ты сидишь тут зажавшись!!!"
Бывают такие люди, которые не злятся, на которых нельзя кричать, - потом не вытащишь из скорлупы. И слова: "Ты должна понять, это не твое, ты не можешь играть. Занимайся организаторством. Вот это твое. Улаживать что-то, решать. А в это не лезь. В этом ты ничто. Ты же понимаешь, что я тебя не пытаюсь обидеть?" Тихое: "Да.."
Слова, крик и добрые намерения въедаются в память. Возвращаются вновь и вновь при каждой мысли об игре. Только оказывается, что не всегда через это все можно перешагнуть, и сцена закрыта, ролевки играются через силу и зачастую гораздо хуже, чем игрались раньше. Одно и то же.
И больше нет театра, больше нет игры как самоцели. Наказание, через силу.
Поэтому начинают отменяться несомненные до этого цели и мечты. На них теперь крест.
И даже само слово театр, и все с ним связанное, вызывает не благоговейную дрожь.
Вот такая вот история болезни.